К началу недели из освобожденных районов Курской области вывезли около 500 человек. Их разместили в ПВР в Курске и соседних районах, кого-то сразу забрали родственники, кто-то остался. Жители Суджи рассказали РБК, как жили после вторжения ВСУ.
Ситуация в Судже и окрестностях обострилась еще до вторжения украинцев 6 августа, рассказывают местные жители. Город, села и хуторы района начали обстреливать. «Дроны, дроны, дроны. И возгорание за возгоранием. Летали куски стекла, шифер, можно было попасть под осколки», — вспоминает Ирина. При этом до 5 августа в городе все работало, были открыты магазины и рынок. 6 августа она пошла в магазин, но все уже было закрыто и людей на улицах не было. Что случилось, Ирина ни у кого не смогла узнать. К вечеру 6 августа в Судже пропало электричество.
Потом Ирина узнала — в тот день людей эвакуировали из райцентра автобусами. Она попыталась дозвониться до МЧС, но связь уже не работала. Ирина жила одна, своей машины не было, поэтому осталась дома. «7-го числа прибежала знакомая, спрашивала, есть ли у меня сигареты. И мне такая: «Говорят, что украинцы уже на Гончаровке (соседняя с Суджей слобода)». А я ей: «Да ты шо, брехня, наверное», — вспоминает Ирина.
Не смогли выехать и Лариса с Валентиной, пенсионерки, жившие поодиночке в селе Бондаревка (около 3 км от Суджи). «Кто на машинах был — уехал, а мы не могли. Никто за нами не приехал, никто ничего не сказал», — говорит Лариса. «Когда мы кинулись, людей уже не было», — подтверждает Валентина.
Занимавший тогда должность врио губернатора Курской области Алексей Смирнов сообщал, что власти организовали вывоз жителей с приграничных территорий. По его словам, к 7 августа на автобусах и свои машинах выехали несколько тысяч человек.
Украинцы заходили «как по тротуару», вспоминает Лариса: «Столько войск было, так много стреляли, так много…».
7 августа во двор Ирины попал снаряд: «Мгновенно какая-то мгла, на меня начала сыпаться земля, что-то непонятное. Грохот такой. Когда все это рассеялось, я увидела, что в комнату повлетали бревна [из которых были сложены стены дома], я вся засыпана грязью. Выглядываю в окно — во дворе огромная воронка и моя веранда лежит в щепки, забор тоже в щепки».
Взрывная волна повредила окна и дверной проем, и женщина оказалась заблокирована в доме. «У меня началась истерика. Кое-как подмела пол, постелила ковер и улеглась на него. Лежала на полу, боялась пошевелиться, рыдала. А дроны продолжают [летать] туда-сюда, бух-бух-бух», — рассказывает она.
Ирина оставалась запертой в разрушенном доме пять дней. «В какой-то момент я не рассчитала, поднимаюсь, а он [украинский военный] стоит на улице и смотрит на меня [через проломы в стене]. И направляет на меня автомат. Я как заору: «Мужчина, я мирная женщина, не надо в меня стрелять». Потом пришел их старший», — вспоминает она. В итоге украинские военные раскопали проем, спросили, может ли она пожить у кого-то из соседей, а потом «заставили идти в интернат».
В интернате уже жили суджанцы, которые не смогли уехать. «Пришла я в интернат, а там мне говорят, что мест нет, продуктов нет. Кто что принесет, то и едим», — вспоминает Ирина. В итоге она вернулась в разрушенный дом и начала обустраиваться там.
После того, как украинцы заняли Суджанский район, они сразу проверили все дома, рассказали собеседники РБК. Те, которые использовали сами, помечали надписями на воротах «Занято» и «Не лiзь». «Лежу у себя в подвале, рано утром, часа в 4 слышу стук по воротам. Потом как бахнули ногой, — рассказывает Валентина. — Слышу, идут по двору. На доме замок попробовали, срывать не стали, пошли в подвал. Я лежу, вся трясусь. Говорят: «Есть кто живой?». Я молчу. Фонариком посветили и один говорит другому: «Подожди, я ногу вижу». Вывели меня под руки из подвала, говорят, надо открыть дом. Я открыла, они зашли, все посмотрели, проверили, сараи тоже проверили. Выдали cухпаек и сухое горючее».
Солдаты ВСУ в основном жили в «землянках», рассказала Ирина, называя так блиндажи. Дома местных жителей они использовали как наблюдательные пункты, оттуда же стреляли. «Месяц или больше сидел стрелок в нашем доме. Мы слышали, как он ходит по двору, залазит на второй этаж, — рассказывает Валентина. — Сначала они выбили окна и через них залезали, а потом уже и двери выбили».
Оставшиеся в Судже и селах жители обустраивались кто как мог, почти все время сидели в подвалах. «Мы семь месяцев жили в подвале. Сыро, холодно, с потолка капало. Спали на топчанах, все были искусаны какими-то клопами», — рассказывает Ольга. В таких условиях она и члены ее семьи заболели, их начали лечить только после того, как эвакуировали в Курск.
Валентина и Лариса тоже жили в подвале. Отапливать его было нечем, спали, натянув на себя всю одежду. Пока было более или менее тепло, можно было подогреть воду и помыться, даже вымыть голову, рассказывают они. Но в сильные морозы зимой мыться уже было невозможно. «Приехали [в Курск после освобождения] все черные», — говорит Лариса.
Еду готовили на костре, на нем же грели воду. В качестве дров использовали части разбитых сараев, заборов. Дров хватало, говорят, — регулярно были прилеты, разбивали дома.
«Мой сарай разбили, а по соседству собака была привязана, там у нее будка стояла. И собаке взрывом оторвало голову. Если бы она не была привязана, успела бы убежать», — сокрушается Валентина. Домашнюю птицу женщины тоже убило осколками. Ее дорезали и съели. Выживали как могли», — вспоминает она.
Ирина до освобождения жила в своем полуразрушенном доме. Проломы и щели закрывала покрывалами и картоном, обогревалась небольшой форсункой, из которой шел газ (в ее доме было газовое отопление). «Она хоть немного тепла давала, пять-шесть квадратных метров можно было обогреть. Посидишь возле нее, погреешься, ложишься спать. Три-четыре свитера, три-четыре одеяла, на голове шапка или платок, и ложишься. А утром встаешь и так не хочется вылезать на холод», — ежится женщина. По ее словам, самым тяжелым и холодным месяцем был февраль: «По-ихнему февраль — лютый, так вот он действительно был такой. В феврале ты утром просыпаешься, а у тебя в том же помещении, где ты спал, вода замерзла».
Ирина попыталась зайти в дома своих родственников, которые были целее, но их уже заняли украинские военные, и ее оттуда прогнали. Чтобы как-то отвлечься, Ирина решала сканворды.
Одной из основных проблем были продукты. Собственные запасы быстро подошли к концу, огороды были не у всех. Искали продукты в магазинах, которые к тому времени уже вскрыли и разграбили украинские военные. «В магазинах вонь, продукты пропали, все перевернуто, витрины с алкоголем в некоторых магазинах были расстреляны. И нам разрешили там поискать себе что-то съестное, макароны, еще что-то», — рассказала Ирина. Другая собеседница РБК признается, что «было очень неловко — как же просто зайти и брать?», но голод победил.
Были сложности с водой. Тем, у кого на участках были колодцы, повезло. Остальным приходилось брать воду в реке (через Суджанский район протекают несколько небольших речек), пропускать ее через угольный фильтр и кипятить. Стирали там же, в реках.
ВСУ организовали в Судже военную комендатуру и ввели комендантский час в 17.00. Все жители были обязаны получать в комендатуре временные пропуска — небольшую голубую картонку с фамилией, именем и отчеством, датой рождения, местом жительства и сроком, до которого действителен пропуск. Все графы на украинском и русском языках. Изначально пропуск выдавался до 31 декабря 2024 года, потом его продляли до 31 января, затем сразу — до 31 декабря 2025 года. Пропуск был действителен только при предъявлении паспорта.
Кто-то пытался покинуть Суджу и выйти к российским военным, рассказала одна из собеседниц РБК. По ее словам, местная жительница попыталась выйти через поля, обходя украинские блок-посты, и в итоге дошла практически до села Черкасское Поречное, которое находится примерно в 10 км от Суджи. Однако на одном из постов ее заметили и привезли обратно. «Что там еще было, я не знаю, но она говорит, что больше желания идти у нее не было», — поясняет собеседница РБК.
Люди в Судже жили в «абсолютной информационной блокаде», говорит Ирина. По ее словам, украинские военные все время «капали на мозги» и говорили, что «вас бросили, вы никому не нужны, ваши по вам же стреляют». «Конечно, слабо верилось, что нас бросили окончательно и бесповоротно. Но когда они действуют тебе на нервы, когда каждый раз об этом напоминают, когда дроны летают, то…», — вздрагивает она.
Заблокированные в Суджанском районе люди встречали Новый год. Кто-то не отмечал никак, кто-то попытался. Ирина открыла бутылку шампанского, которую нашла в старых запасах. «Под Новый год я заделала все щели, чтобы сквознячков не было. Думала, хоть чуть-чуть поживу, как человек. Пусть крыша капает, но хоть сквозняков не будет. А на Новый год как бабахнуло и все мои труды повырывало битым стеклом», — расстраивается она. А Ольга рассказала, что даже сумела приготовить оливье и винегрет.
О том, что российские войска наступают и двигаются к Судже, местные жители знали заранее — по «сарафанному радио». «Мы уже знали, что наши наступают. Они в небе самолетами писали буквы Z и V. Ой, как мы ждали их, как ждали», — вздыхает Лариса. За несколько дней до этого были очень сильные обстрелы, а ночью накануне, по ее словам, «вообще не спали — такой был грохот».
«Утром стучат. Я вышла, они стоят, с красным скотчем (опознавательный знак российских военных).
— Кто вы?
— Мы свои. А вы кто?
— И мы свои
Плакали, конечно», — вспоминает Лариса.
Перед заходом российских военных в Суджу шли очень сильные бои, говорит Ирина. Она в тот день уехала из дома на велосипеде, а вернуться уже не смогла — у ее дома шел бой. Пришлось ночевать у знакомых и ждать окончания стрельбы. «Девки помоложе им на шею вешались, говорили, родненькие вы наши», — смеется женщина. Видела она и тех, кто прошел через газовую трубу под Суджей и вышел в тыл украинских военных в рамках операции «Поток»: «Такие черненькие, чумазенькие. Говорят, дайте немного водички, лицо умыть и руки. Мы им дали что у нас было».
После освобождения жителей начали вывозить из Суджи и отправлять в Курск.
По состоянию на 19 марта из освобожденных районов вывезли более 500 человек, сообщал врио губернатора Александр Хинштейн.
В ПВР в поселке городского типа Тим в 75 км от Курска эвакуированных начали привозить 12 марта, рассказала РБК начальник пункта временного размещения Любовь. ПВР был создан в августе 2024 года в здании спортивного комплекса, но в нем в течение месяца после прорыва украинцев жила только группа эвакуированных из Беловского района, а в остальное время ПВР не использовался.
«У нас было все готово — раскладушки, постельное белье, все, что нужно, — рассказывает Любовь. — Мы пригласили все службы: медицину, социальную защиту, МФЦ, Сбербанк. С людьми работают психологи. Каждый день приходил батюшка, привез иконы, благословил людей, кого-то уже даже покрестил».
Большинство эвакуированных — женщины. Как только они немного пришли в себя, в ПВР пригласили парикмахеров, чтобы смогли покраситься, постричься и в целом привести себя в порядок.
Кто-то эвакуировался с животными, например, одна семья вывезла кота. Еще одна женщина взяла с собой кролика Яшу. Она спасла его из пустого зоомагазина после начала вторжения ВСУ. Всю зиму прожили вместе.
Как рассказал РБК Валерий Моисеев, который выехал до вторжения и сейчас живет в ПВР, «местные» расспрашивают «новоприбывших» о том, что произошло с их знакомыми и так узнают, кто остался жив, кто погиб. Валерий узнал, что один из его знакомых погиб в феврале, его похоронили во дворе, потому что на кладбище отвезти не было возможности. «Через дорогу от моего дома работала продавцом женщина, я ее знал. Буквально несколько дней назад, при освобождении попал снаряд, и она заживо сгорела. Нашли только скелет, кости», — говорит он, добавляя, что «праздник получается со слезами на глазах».
У людей пока нет четких планов на будущее. Они собираются отдохнуть, набраться сил и осмотреться. Восстанавливают документы, покупают телефоны для связи с родными, уточняют юридические моменты. Говорят, что будут разбираться с жилищными сертификатами, которые выдают тем, кто лишился жилья из-за боев в приграничье. Кроме этого, людям положены выплаты за утраченное имущество и ежемесячные выплаты в размере 65 тыс. руб. до полного освобождения Курской области.
Ситуация в Судже и окрестностях обострилась еще до вторжения украинцев 6 августа, рассказывают местные жители. Город, села и хуторы района начали обстреливать. «Дроны, дроны, дроны. И возгорание за возгоранием. Летали куски стекла, шифер, можно было попасть под осколки», — вспоминает Ирина. При этом до 5 августа в городе все работало, были открыты магазины и рынок. 6 августа она пошла в магазин, но все уже было закрыто и людей на улицах не было. Что случилось, Ирина ни у кого не смогла узнать. К вечеру 6 августа в Судже пропало электричество.
Потом Ирина узнала — в тот день людей эвакуировали из райцентра автобусами. Она попыталась дозвониться до МЧС, но связь уже не работала. Ирина жила одна, своей машины не было, поэтому осталась дома. «7-го числа прибежала знакомая, спрашивала, есть ли у меня сигареты. И мне такая: «Говорят, что украинцы уже на Гончаровке (соседняя с Суджей слобода)». А я ей: «Да ты шо, брехня, наверное», — вспоминает Ирина.
Не смогли выехать и Лариса с Валентиной, пенсионерки, жившие поодиночке в селе Бондаревка (около 3 км от Суджи). «Кто на машинах был — уехал, а мы не могли. Никто за нами не приехал, никто ничего не сказал», — говорит Лариса. «Когда мы кинулись, людей уже не было», — подтверждает Валентина.
Занимавший тогда должность врио губернатора Курской области Алексей Смирнов сообщал, что власти организовали вывоз жителей с приграничных территорий. По его словам, к 7 августа на автобусах и свои машинах выехали несколько тысяч человек.
Украинцы заходили «как по тротуару», вспоминает Лариса: «Столько войск было, так много стреляли, так много…».
7 августа во двор Ирины попал снаряд: «Мгновенно какая-то мгла, на меня начала сыпаться земля, что-то непонятное. Грохот такой. Когда все это рассеялось, я увидела, что в комнату повлетали бревна [из которых были сложены стены дома], я вся засыпана грязью. Выглядываю в окно — во дворе огромная воронка и моя веранда лежит в щепки, забор тоже в щепки».
Взрывная волна повредила окна и дверной проем, и женщина оказалась заблокирована в доме. «У меня началась истерика. Кое-как подмела пол, постелила ковер и улеглась на него. Лежала на полу, боялась пошевелиться, рыдала. А дроны продолжают [летать] туда-сюда, бух-бух-бух», — рассказывает она.
Ирина оставалась запертой в разрушенном доме пять дней. «В какой-то момент я не рассчитала, поднимаюсь, а он [украинский военный] стоит на улице и смотрит на меня [через проломы в стене]. И направляет на меня автомат. Я как заору: «Мужчина, я мирная женщина, не надо в меня стрелять». Потом пришел их старший», — вспоминает она. В итоге украинские военные раскопали проем, спросили, может ли она пожить у кого-то из соседей, а потом «заставили идти в интернат».
В интернате уже жили суджанцы, которые не смогли уехать. «Пришла я в интернат, а там мне говорят, что мест нет, продуктов нет. Кто что принесет, то и едим», — вспоминает Ирина. В итоге она вернулась в разрушенный дом и начала обустраиваться там.
После того, как украинцы заняли Суджанский район, они сразу проверили все дома, рассказали собеседники РБК. Те, которые использовали сами, помечали надписями на воротах «Занято» и «Не лiзь». «Лежу у себя в подвале, рано утром, часа в 4 слышу стук по воротам. Потом как бахнули ногой, — рассказывает Валентина. — Слышу, идут по двору. На доме замок попробовали, срывать не стали, пошли в подвал. Я лежу, вся трясусь. Говорят: «Есть кто живой?». Я молчу. Фонариком посветили и один говорит другому: «Подожди, я ногу вижу». Вывели меня под руки из подвала, говорят, надо открыть дом. Я открыла, они зашли, все посмотрели, проверили, сараи тоже проверили. Выдали cухпаек и сухое горючее».
Солдаты ВСУ в основном жили в «землянках», рассказала Ирина, называя так блиндажи. Дома местных жителей они использовали как наблюдательные пункты, оттуда же стреляли. «Месяц или больше сидел стрелок в нашем доме. Мы слышали, как он ходит по двору, залазит на второй этаж, — рассказывает Валентина. — Сначала они выбили окна и через них залезали, а потом уже и двери выбили».
Оставшиеся в Судже и селах жители обустраивались кто как мог, почти все время сидели в подвалах. «Мы семь месяцев жили в подвале. Сыро, холодно, с потолка капало. Спали на топчанах, все были искусаны какими-то клопами», — рассказывает Ольга. В таких условиях она и члены ее семьи заболели, их начали лечить только после того, как эвакуировали в Курск.
Валентина и Лариса тоже жили в подвале. Отапливать его было нечем, спали, натянув на себя всю одежду. Пока было более или менее тепло, можно было подогреть воду и помыться, даже вымыть голову, рассказывают они. Но в сильные морозы зимой мыться уже было невозможно. «Приехали [в Курск после освобождения] все черные», — говорит Лариса.
Еду готовили на костре, на нем же грели воду. В качестве дров использовали части разбитых сараев, заборов. Дров хватало, говорят, — регулярно были прилеты, разбивали дома.
«Мой сарай разбили, а по соседству собака была привязана, там у нее будка стояла. И собаке взрывом оторвало голову. Если бы она не была привязана, успела бы убежать», — сокрушается Валентина. Домашнюю птицу женщины тоже убило осколками. Ее дорезали и съели. Выживали как могли», — вспоминает она.
Ирина до освобождения жила в своем полуразрушенном доме. Проломы и щели закрывала покрывалами и картоном, обогревалась небольшой форсункой, из которой шел газ (в ее доме было газовое отопление). «Она хоть немного тепла давала, пять-шесть квадратных метров можно было обогреть. Посидишь возле нее, погреешься, ложишься спать. Три-четыре свитера, три-четыре одеяла, на голове шапка или платок, и ложишься. А утром встаешь и так не хочется вылезать на холод», — ежится женщина. По ее словам, самым тяжелым и холодным месяцем был февраль: «По-ихнему февраль — лютый, так вот он действительно был такой. В феврале ты утром просыпаешься, а у тебя в том же помещении, где ты спал, вода замерзла».
Ирина попыталась зайти в дома своих родственников, которые были целее, но их уже заняли украинские военные, и ее оттуда прогнали. Чтобы как-то отвлечься, Ирина решала сканворды.
Одной из основных проблем были продукты. Собственные запасы быстро подошли к концу, огороды были не у всех. Искали продукты в магазинах, которые к тому времени уже вскрыли и разграбили украинские военные. «В магазинах вонь, продукты пропали, все перевернуто, витрины с алкоголем в некоторых магазинах были расстреляны. И нам разрешили там поискать себе что-то съестное, макароны, еще что-то», — рассказала Ирина. Другая собеседница РБК признается, что «было очень неловко — как же просто зайти и брать?», но голод победил.
Были сложности с водой. Тем, у кого на участках были колодцы, повезло. Остальным приходилось брать воду в реке (через Суджанский район протекают несколько небольших речек), пропускать ее через угольный фильтр и кипятить. Стирали там же, в реках.
ВСУ организовали в Судже военную комендатуру и ввели комендантский час в 17.00. Все жители были обязаны получать в комендатуре временные пропуска — небольшую голубую картонку с фамилией, именем и отчеством, датой рождения, местом жительства и сроком, до которого действителен пропуск. Все графы на украинском и русском языках. Изначально пропуск выдавался до 31 декабря 2024 года, потом его продляли до 31 января, затем сразу — до 31 декабря 2025 года. Пропуск был действителен только при предъявлении паспорта.
Кто-то пытался покинуть Суджу и выйти к российским военным, рассказала одна из собеседниц РБК. По ее словам, местная жительница попыталась выйти через поля, обходя украинские блок-посты, и в итоге дошла практически до села Черкасское Поречное, которое находится примерно в 10 км от Суджи. Однако на одном из постов ее заметили и привезли обратно. «Что там еще было, я не знаю, но она говорит, что больше желания идти у нее не было», — поясняет собеседница РБК.
Люди в Судже жили в «абсолютной информационной блокаде», говорит Ирина. По ее словам, украинские военные все время «капали на мозги» и говорили, что «вас бросили, вы никому не нужны, ваши по вам же стреляют». «Конечно, слабо верилось, что нас бросили окончательно и бесповоротно. Но когда они действуют тебе на нервы, когда каждый раз об этом напоминают, когда дроны летают, то…», — вздрагивает она.
Заблокированные в Суджанском районе люди встречали Новый год. Кто-то не отмечал никак, кто-то попытался. Ирина открыла бутылку шампанского, которую нашла в старых запасах. «Под Новый год я заделала все щели, чтобы сквознячков не было. Думала, хоть чуть-чуть поживу, как человек. Пусть крыша капает, но хоть сквозняков не будет. А на Новый год как бабахнуло и все мои труды повырывало битым стеклом», — расстраивается она. А Ольга рассказала, что даже сумела приготовить оливье и винегрет.
О том, что российские войска наступают и двигаются к Судже, местные жители знали заранее — по «сарафанному радио». «Мы уже знали, что наши наступают. Они в небе самолетами писали буквы Z и V. Ой, как мы ждали их, как ждали», — вздыхает Лариса. За несколько дней до этого были очень сильные обстрелы, а ночью накануне, по ее словам, «вообще не спали — такой был грохот».
«Утром стучат. Я вышла, они стоят, с красным скотчем (опознавательный знак российских военных).
— Кто вы?
— Мы свои. А вы кто?
— И мы свои
Плакали, конечно», — вспоминает Лариса.
Перед заходом российских военных в Суджу шли очень сильные бои, говорит Ирина. Она в тот день уехала из дома на велосипеде, а вернуться уже не смогла — у ее дома шел бой. Пришлось ночевать у знакомых и ждать окончания стрельбы. «Девки помоложе им на шею вешались, говорили, родненькие вы наши», — смеется женщина. Видела она и тех, кто прошел через газовую трубу под Суджей и вышел в тыл украинских военных в рамках операции «Поток»: «Такие черненькие, чумазенькие. Говорят, дайте немного водички, лицо умыть и руки. Мы им дали что у нас было».
После освобождения жителей начали вывозить из Суджи и отправлять в Курск.
По состоянию на 19 марта из освобожденных районов вывезли более 500 человек, сообщал врио губернатора Александр Хинштейн.
В ПВР в поселке городского типа Тим в 75 км от Курска эвакуированных начали привозить 12 марта, рассказала РБК начальник пункта временного размещения Любовь. ПВР был создан в августе 2024 года в здании спортивного комплекса, но в нем в течение месяца после прорыва украинцев жила только группа эвакуированных из Беловского района, а в остальное время ПВР не использовался.
«У нас было все готово — раскладушки, постельное белье, все, что нужно, — рассказывает Любовь. — Мы пригласили все службы: медицину, социальную защиту, МФЦ, Сбербанк. С людьми работают психологи. Каждый день приходил батюшка, привез иконы, благословил людей, кого-то уже даже покрестил».
Большинство эвакуированных — женщины. Как только они немного пришли в себя, в ПВР пригласили парикмахеров, чтобы смогли покраситься, постричься и в целом привести себя в порядок.
Кто-то эвакуировался с животными, например, одна семья вывезла кота. Еще одна женщина взяла с собой кролика Яшу. Она спасла его из пустого зоомагазина после начала вторжения ВСУ. Всю зиму прожили вместе.
Как рассказал РБК Валерий Моисеев, который выехал до вторжения и сейчас живет в ПВР, «местные» расспрашивают «новоприбывших» о том, что произошло с их знакомыми и так узнают, кто остался жив, кто погиб. Валерий узнал, что один из его знакомых погиб в феврале, его похоронили во дворе, потому что на кладбище отвезти не было возможности. «Через дорогу от моего дома работала продавцом женщина, я ее знал. Буквально несколько дней назад, при освобождении попал снаряд, и она заживо сгорела. Нашли только скелет, кости», — говорит он, добавляя, что «праздник получается со слезами на глазах».
У людей пока нет четких планов на будущее. Они собираются отдохнуть, набраться сил и осмотреться. Восстанавливают документы, покупают телефоны для связи с родными, уточняют юридические моменты. Говорят, что будут разбираться с жилищными сертификатами, которые выдают тем, кто лишился жилья из-за боев в приграничье. Кроме этого, людям положены выплаты за утраченное имущество и ежемесячные выплаты в размере 65 тыс. руб. до полного освобождения Курской области.